Коза была мега-клёвая, и я хочу ещё!
Я писала на неё миди, но потом решила, что он унылый, на любителя, и анонам не понравится, и бросила. А этот фик мне приснился за день до дедлайна, я решила, что это судьба, и написала его, а прекрасная Фигвайза, несмотря на ужасную занятость, героически очень быстро отбетила. Поэтому Коза всё-таки не осталась без унылого текста, не понравившегося анонам, зато этот гораздо короче.
Я думала, что сразу вычислят. Там есть практически все мои любимые фигнюшки: снэванс, крипи-домик, протаскивание альтернативной истории в маленькую дырочку канона и бзсхднст. И вообще, предполагалось, что это ужастик. Простите меня, аноны, кого обидела, и я даже не могу обещать, что больше не буду.
Надеюсь, орги мне простят, что я стащила шляпу.
Название: Никто не узнает
Автор: GredAndForge
Бета: Фигвайза
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: ГП/ДУ, РУ/ГГ, СС/ЛЭ
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: У стен есть глаза и уши
Когда к двери подносят волшебную палочку, дом только крепче зажмуривает занавески, делая вид, что происходящее его совершенно не касается. Поттер тоже смущён — отводит глаза, приподнимает плечи, уже готовясь виновато развести руками, дескать, вот видите, ничего не вышло: я же говорил, тут какая-то ошибка.
Из дома не видно, как расширяются глаза Грейнджер, как девчонка Уизли инстинктивно вцепляется в поттеровский рукав, не слышно, как её брат выдыхает: «Фига ж себе!». Всё это довольно легко домыслить.
— Как я и говорил, у нас ошибок не бывает! — Самодовольство в голосе чиновника борется с удивлением. — Ну что ж, поздравляю с вступлением в права наследства! Все формальности соблюдены, мистер Поттер, не смею более вас задерживать.
Министерский дисаппарирует с крыльца, едва успев разорвать рукопожатие.
Ключ, которого минуту назад в замке не было, преувеличенно ярко поблёскивает, ни дать ни взять, пиратское золото на картинке в детской книжке. На фоне унылых кирпичных домов в пасмурное утро эта дешёвая театральность выглядит особенно жалко.
— Ну что, так и будем тут стоять? — спрашивает наконец Джинни.
Гермиона набирает в лёгкие воздуха, чтобы сказать, что надо было сначала детальнее изучить прецеденты, что это может быть проклятием, ловушкой, что вообще мало ли что, но Гарри решительно берётся за ключ, и она только вздыхает, перехватывая волшебную палочку поудобнее. Рон ловит её взгляд, улыбается одними глазами, и его «Ну что ты? Ведь не впервой!» звучит в голове яснее, чем если бы он сказал это вслух.
Северус Снейп не оставил завещания не потому, что рассчитывал выжить, а потому, что его последняя воля слишком недвусмысленно указывала бы, на чьей он стороне; так рисковать он не мог до самой своей смерти. В этом смысле ситуация двойного агента была неординарной, но вот в части отсутствия завещания он оказался далеко не одинок. Весной 1998-го автоматические перья скрипели без устали, растягивая реестр невостребованного имущества на десятки футов, так что до дома на Спиннерз-энд соответствующий отдел Министерства добрался только к ноябрю. В графе «Возможные родственники» стояло единственное имя: Гарри Джеймс Поттер.
«Его отец и Эвансы жили в одном городе, так что теоретически они могли быть дальней роднёй» — это предположение Гермионы Гарри решил принять за рабочую гипотезу, когда удостоверился, что родословные древа Принцев и Поттеров в обозримом прошлом не переплетались. Ничего другого он обсуждать не хотел, а все затребованные Министерством формальности исполнял с молчаливым упорством, присущим ему в важных делах. «Просто посмотреть, что там и как, — твердил он. — Нельзя же его так бросить».
Рассохшаяся дверь отступает внутрь так плавно, как будто на дом наложили силенсио. Вспышки и отголоски заклинаний, разложенных на четыре голоса, несколько мгновений мечутся в пустоте, обжигая сетчатку, звеня в ушах и щекоча нервы. Как и ожидалось, на первый взгляд всё чисто, и можно оглядеться.
Внутри сумрачно, пыльно и ничем не пахнет. Гостиная, посреди которой они стоят, выглядит прибранной и нежилой, как бывает в домах, выставленных на продажу: всё на своих местах, оставлено ровно столько вещей, сколько нужно для фотографии в объявлении. Разве что книг многовато.
— Во, это по твоей части.
Гарри кивает в сторону полок, и Гермионе кажется, что золотое тиснение на кожаных корешках подмигивает невозможными бликами, как раньше аляповатый ключ. Только книги, конечно, не могут быть аляповатыми. Уж точно не эти книги.
Её холодные пальцы легко проводят по коже переплётов, и дом вздрагивает от прикосновения. Это, несмотря на месяцы ожидания, внезапно, а ещё немного стыдно и пугающе приятно. Грейнджер отдёргивает руку и некоторое время стоит в оцепенении, потом выуживает из глубин висящей на плече сумки свиток пергамента и принимается за опись как полагается, сканируя заголовки с помощью копирующего заклинания и иногда подсвечивая себе люмосом.
Остальные разбредаются по комнатам, хлопают дверцами, шелестят занавесками, скрипят выдвижными ящиками в поисках сами не зная чего. Впрочем, не проходит и часа, как изголодавшаяся юность берёт своё: четыре бесшабашных торнадо носятся по дому, сталкиваясь на лестнице плечами и сплетаясь пальцами, поднимают облака пыли и чихают от неё, топочут как тролли, ржут как гиппогрифы, пожирают друг друга бесстыжими жадными взглядами, как будто они одни на свете. Звенит люстра, летают диванные подушки, в кухне — ассио какая-нибудь кастрюля — агуаменти — инсендио — выкипают завалявшиеся с поза-поза-прошлого лета спагетти, а он всё смотрит, то из незанавешенного окна, то со стеклянной дверцы буфета, то из брошенной ложки, смотрит и ждёт неизвестно какого знака, как может ждать только дом.
Северус Снейп никогда не собирался становиться привидением. И вряд ли то, чем он стал, можно так назвать. С привидениями его роднит только наличие незаконченного дела, а дело это такое щекотливое, что неясно, удастся ли его закончить. Грейнджер права: вполне могли быть дальней роднёй.
Запотевшее зеркало в ванной отражает его и его рыжую, самозабвенно целующихся в первый и последний раз, и он не сразу понимает, что это другая, не его рыжая и что целует её не он сам, а Поттер. У этой рыжей нет солёных дорожек на щеках, и впереди целая жизнь, а той осталось два года, день в день, плюс вечная память призрака. Дурацкие круглые очки валяются на подоконнике, но мутная поверхность зеркала не позволяет разглядеть Поттера без очков. Кстати, совершенно непонятно, в кого из всех Поттеров, Эвансов, Принцев и Снейпов он уродился очкариком.
Впервые он заподозрил, когда разбирал оставшиеся от матери колдографии и наткнулся на двухлетнего себя, большеглазого, кудрявого и щекастого. Помчался к Думосбросу, полдня разглядывал ревущего в кроватке маленького Поттера, на которого тогда вовсе не обратил внимания, но так и не понял, так же ли тот был кудряв и щекаст или как-то по-другому. Когда неутомимый в своём любопытстве Дамблдор застукал его за этим занятием, он с профессиональной ловкостью отвертелся от объяснений: уж точно незачем было посвящать старика в давнюю историю с неопределённым концом, да и самому не следовало её ворошить. Так, по крайней мере, он решил тогда, и вот теперь расплачивается.
Грейнджер хмурится, глядя на неразборчивую запись в своём пергаменте, и всё-таки решается снять книгу с полки. Теперь, когда он попривык, её прикосновение ощущается так, как должно: у неё правильные руки. Обида на Поттера, слишком легко отмахнувшегося от самого дорогого, сменяется пониманием — кому же, если не ей?
Из книги выпадает обесцвеченный до прозрачности лепесток тюльпана — грустная память о девичестве суровой Эйлин Принц. Грейнджер подхватывает его, осторожно разглядывает, видимо, приняв в сумерках за клочок бумаги, но это всего лишь лепесток. Вряд ли она найдёт тут что-нибудь другое.
Дорогой Северус,
Я знаю, что это несправедливо и жестоко, но лучше сейчас. То, что произошло в Хэллоуин, было ошибкой, и мы оба это понимаем. Завтра я выхожу замуж за Джеймса, и только так будет правильно.
Ты мог не клясться мне, что никто не узнает — я никогда в тебе не сомневалась и не усомнюсь. Пожалуйста, знай хотя бы это, и прости меня, если сможешь. Это всё.
Лили
Записку Лили он, разумеется, сжёг — хранить было бы слишком рискованно.
Гермиона осторожно листает снятый с полки том, и обложка в её ладони кажется тёплой.