Я знаю,
Фигвайза, что за архивом ты не полезешь, так что не буду лишать тебя этого неловкого момента, когда друг написал хню про твоего любимого персонажа и заглядывает в глаза, ухватив за пуговицу.
Обычно я таких текстов не выкладываю, да и не пишу, но тут, мне кажется, тот случай, когда важно именно то, как он получился в заданных условиях, а не то, как бы я это сделала в каких-нибудь других (да никак). В результате мне он скорее нравится, чем нет, хотя возмущение обзорщиков я вполне понимаю (см. предупреждения)
И ещё: мне ужасно приятно, что псу всё-таки удалось намышковать три голоса. Отдельное вам спасибо!
СПАСИБО ОРГАМ И ВСЕМ КОЛЛЕГАМ!
Название: Собаки различают синий цвет
Автор: GredAndForge
Бета: всё сама
Жанр: джен, missing scene
Пейринг или ключевые персонажи: Сириус Блэк, Беллатрикс Блэк-Лестрейндж
Рейтинг: PG-13
Отказ от прав: ну вы поняли
Саммари: “Сириус сбежал из Азкабана. Конец.” (за аннотацию автор благодарит Неизвестного Анона с АГ)
Предупреждения: 1. Научно подтверждённый факт: цветовое зрение собак работает примерно так же, как у людей, плохо отличающих зеленый от красного. А сине-желтый сегмент спектра они видят.
2. “В фике 35 раз используется черный цвет, 28 раз белый. Ебаный стыд” (за сбор статистики автор благодарит
Хельгина). Кстати, бонусная
поза фраза там тоже есть.
читать дальшеБелое: небо. Чёрное: решётка. Чёрное на белом: чайки днём. Белое на чёрном: чайки в свете луны (самой луны никогда не бывает видно, известно только, когда её нет - решётка растворяется в чёрном).
Собаки различают синий цвет, но небо над Азкабаном всегда только черное или белое. Серые стены, чёрный пёс. У пса простые чёрно-белые мысли.
Чёрный пёс, белый олень, серый волк, серая крыса. Откормленная крыса из движущихся чёрных и белых точек на газетной колдографии, узнавание, как белая вспышка заклятья в глаза: белая зависть, чёрная зависть, белая зависть, чёрная зависть, чёрная, чёрная, чёрная, чёрная зависть, чёрная ненависть, чёрная измена. Так же и с небом: только что было белое, а уже чёрное, давно и надолго, и пёс снова проглядел, не успел заметить перемены. Пёс выберется отсюда и задушит крысу, или загрызёт, или размозжит крысе башку о серую стену (блёклое: кровь на стене - собаки плохо различают красный цвет). Это хорошая, крепкая, чёрная мысль, и дементоры её не трогают.
Хотя бы по одному часу в сутки Сириус заставляет себя оставаться человеком, потому что для того, чтобы выпустить на свободу ярость пса, нужна хитрость анимага. Если вплотную прижаться к стене и встать на носки, можно выглянуть в зарешеченное окошко. Это было бы непозволительно хорошо, но удовольствие, к счастью, омрачают вопли, несущиеся из соседних окон. “K счастью омрачают” - не оговорка: белое тянет за собой чёрное, и наоборот, сворачиваясь в нескончаемую замкнутую поверхность Мёбиуса (Сириус рад, что может оперировать понятиями, недоступными псу, но не слишком рад). Он балансирует в гравитационном поле типичного для здешних мест парадокса достаточно ловко, чтобы некоторое время продвигаться в том направлении, в котором хочет, однако и в меру неуклюже, чтобы не возгордиться (дементоры не дремлют и нам не велят). Но маленьких шажков недостаточно, чтобы додуматься до решительного прыжка в пустоту, к невообразимо белой свободе, и волна чёрного уныния постоянно грозит опрокинуть хрупкую систему, смыв человека в совсем другую бездну.
“Я буду ждать вечно, вечно, вечно...”
Чаще всего Сириус слышит Беллатрикс. Ей, должно быть, приходится подтягиваться на решётке, обдирая предплечья о край каменной амбразуры, вжимаясь грудью в шершавую стену.
“Мой господин, я здесь, я здесь… О, мой господин, o, o, o!”
Каждый раз, становясь свидетелем того, как она всем своим жалким существом призывает покойника из бесформенной солёной мороси, лишённой даже горизонта, Сириус собирается выкрикнуть осипшим неузнаваемым голосом: “Эй, Беллатрикс! Я, твой господин, слышу тебя, но я не собираюсь заниматься этим в такой позе, ха-ха-ха! И уж точно не с сумасшедшей похотливой старой козой!” (Она стеснялась своего патронуса, когда он у неё ещё был). Вероятно, эти мысли слишком белые, так что до претворения его дурацкой идеи в жизнь никогда не доходит.
“Мой господин, позвольте мне… ”
Сириус поневоле подбирается и прислушивается, настолько непохоже на нынешнюю Беллатрикс это звучит - как будто его собственные детские воспоминания вдруг обрели плоть. В просвете решётки он видит, как высокая красивая спокойная Белла ногой отпихивает домовика и сама подхватывает тяжёлую мантию (какой скандал!), шерстяной полой больно хлестнув Сириуса по глазам. Через минуту его слёзы отлились: он углядел их влажный отблеск в глазах кузины, когда гость, снисходительно кивнув ей, исчез в загадочном полумраке библиотеки, а Родольфус Лейстрейндж, удостоившийся наконец приглашения пить портвейн в компании сильных мира сего, захлопнул дверь перед носами молодняка.
Хлопок заслонки за спиной возвещает о том, что вылизанную до блеска миску заменили новой, полной бурой похлёбки из неизвестно чего (пёс менее разборчив, чем человек, так что иметь дело с тюремной едой поручается ему). Сегодня, однако, кормёжку придётся пропустить: Сириус полагает, что если есть через день, то псу рано или поздно удастся протиснуться в проём для еды. Пёс же полагает, что сдохнет от голода раньше, поэтому голодать поручается человеку (он более разборчив и различает в похлёбке зелёную слизь).
На десерт были шоколадные апельсины, прямо на глазах выраставшие на деревьях в зимнем саду - чем дольше терпишь, не срывая, тем крупнее твой приз. Потом они играли в “чёрное, белое не называйте” - версию, специально разработанную для того вечера. Правила, которые Сириус едва понимал, причудливо совмещали пожелания разъярённой Беллатрикс и благодушного Люциуса, оказавшегося единственным кавалером посреди цветника блэковских дочерей (Рабастана, младшего братца Лестрейнджа, великолепный Малфой в расчёт не принимал). Для жребия использовались шахматные пешки, заколдованные Беллой так, чтобы их бархотки оставляли на коже чёрные и белые метки, которые следовало прятать, пока кто-нибудь из заклеймённых не произнесёт в разговоре запретного слова. Тогда выпаливало оглушающее заклинание: чёрная метка убивает белую, a победить её могут только две белые, сработавшие одновременно.
“Я убил Регулуса Блэка!”
“Я убила Бартемиуса Крауча!”
Семилетнему Сириусу далеко не сразу пришло в голову, что пешки могли жульничать, постоянно подсовывая ему и другим малышам “белое”, так что через несколько раундов голова у него гудела, словно оловянный котёл, а кузины и их кавалеры, прогуливавшиеся парами за церемонными беседами и вовсе не спешившие произносить волшебные слова, виделись окутанными туманом. Тогда-то он и наткнулся на забившегося за подставку для зонтиков Барти.
“Пусть сами играют, а у меня уже чёрные пятна перед глазами,” - прохныкал Барти, и два белых луча вспыхнули в снежных капельках на колючей мантии важного гостя.
Сириус догадывался, что их везения не хватит надолго. Не размениваясь на Люциуса, вальяжно облокотившегося на пианино возле потупившейся Нарциссы, он потащил своего упирающегося союзника вверх по лестнице, к последней площадке, на которой одиноким утёсом возвышалась одетая в чёрное Беллатрикс.
Если бы Барти не скулил в голос, если бы Сириус додумался притаиться этажом ниже, и, выскочив из-за портьеры, хором заорать “Белое!!!” (именно “белое”) с безопасного расстояния, у них могло бы получиться! Даже сейчас этой мысли достаточно, чтобы к его окну потянулись сгустки отвратительного сырого дыма.
Чёрный пёс, прикрыв лапами нос, лежит на сером полу как можно дальше от миски. Лап уже не хватает на то, чтобы зажать уши.
“Я убила Сириуса Блэка! Я убила Сириуса Блэка!”
Ступефай - не игрушечный, из метки, а самый настоящий, из волшебной палочки в упор, ударил Сириуса в солнечное сплетение с такой силой, что он согнулся, и, едва задев затылком перила и ободрав локти о стойки шаткой балюстрады, полетел вниз. Когда он пришёл в себя, пружиня на подхватившей его магии домовика, хохот Беллатрикс ещё звенел в сводах лестницы, не заглушаемый даже рёвом Барти.
“Что, получил, щенок?”
Сириус сползает по стене, обхватывает руками колени, глотает сырой воздух. Чёрное воспоминание, ослепительная белая догадка.
Пёс жадно вылизывает миску: у человека новый план, и им понадобятся все силы.
Человек сидит на полу, заткнув ладонями уши, удерживая воспоминание о высокой гордой кузине Беллатрикс, о наливающихся высоко над головой шоколадных апельсинах (не слишком близко, не белое, не белое).
Когда миску заменяют в следующий раз, чёрный щенок без всякого труда прошмыгивает в открывшееся отверстие.
В последующие часы, полные чёрно-белой ряби, холода и безжалостного солнца, когда он едва не захлёбывается, едва не сжигает горло солёной чёрной водой, когда ему приходится, рискуя всем, на плаву перекидываться в человека и снова в собаку, только взрослую, посреди залива, просматривающегося с башни, как квиддичное поле из комментаторской будки, у Сириуса мелькает мысль, что он заварил кашу не на том молоке (чёрное молоко?), но у него не достаёт сил додумать нечто столь пёстрое и противоречивое до конца.
Чёрный пёс выползает на чёрный галечный берег (слишком много чёрного, но теперь всё равно, и это белое, белое). Бурая волна откатывается назад, хаос пены и брызг несётся навстречу, дезориентируя, пёс трясёт головой и зажмуривается, но удерживается на дрожащих лапах.
Пёс поднимает морду и видит синее небо.